Игумен Евмений Перистый – священнослужитель Русской Православной Церкви с 1989 года, с 1992 по 2006 год – настоятель Макариев-Решемского монастыря в Ивановской области, с 2006 по 2008 год – сотрудник Миссионерского отдела Московского Патриархата. Сейчас он – сотрудник Центра реабилитации наркозависимых “Отчий Дом”. ( дер. Мухортово, Кинешма, Россия), а также автор книг “Пастырская помощь душевнобольным”, “Духовность как ответственность”, “Здравствуй, малыш (книга о здоровой беременности)”, “Аномалии родительской любви”, “Луч надежды в наркотическом мире”, “Батюшка, я – наркоман”, “О побеждающем христианстве”, “Притчи православного миссионера”, “Царство, которое внутри”.
KV: На каком-то этапе развития человека тело с его потребностями, болезнями, сексуальными претензиями, немощью становится тормозом индивидуальной эволюции. Или это заблуждение?
Игумен Евмений: Обретение целостности – такой тренд сейчас существует, – это когда “одно” не противоречит “другому”. Наше внутреннее пространство, подобно парламенту, полно противоречий. Мы то одну фракцию изгоняем, то другую, то кого-то запрещаем. И у многих людей все силы уходят на удержание внутреннего конфликта между телесностью (Эросом) и духовностью (Логосом).
Апостол Павел говорит о том, что плоть желает противного духу, а дух желает противного плоти. При этом, наша социальность требует от нас балансировать между этими крайними точками. Все наши “фракции” требуют признания своей значимости.
Как разрешить этот конфликт? Полагаю, пространство, где встречаются Логос и Эрос – это сердце. В сердце находится некая комната, где происходит встреча, и именно там они понимают, что могут сосуществовать вместе и необходимы друг другу.
KV: В процессе поиска Сердцевины, попыток услышать голос Сердца большое внимание уделяется религиозности человека. Между тем, зачастую именно религия становится причиной жесточайшего конфликта между плотским и духовным…
Игумен Евмений: Я думаю, что не сама религия, а то, как мы прочитываем духовные истины, записанные в древних текстах. Причина – в нашем постсоветском мифологическом сознании. Когда на него накладывается религиозность, мы воспринимаем продукт такого симбиоза как подлинное духовное понимание, но это всего лишь интерпретация.
Если же на жизненном пути мы встречаем человека, который обрел такую целостность в себе, то достаточно хотя бы неделю пожить рядом, чтобы увидеть, как он общается с людьми, как разрешает бытовые конфликты, как являет свою человечность в различных ситуациях. Важно именно пожить рядом, чтобы почувствовать. Если ты живешь центрировано, то противоречий между биологией, человеческим и духовным, ценностным, – нет.
В состоянии ученичества мы открыты, чтобы слышать зов Духа. Поначалу – через чьи-то мнения, убеждения, верования. Мы следуем тропой, уже проторенной до нас. Но эта тропа – как взлетная полоса, ведущая к предчувствию полета, переживанию собственной внутренней целостности. Наша биология, наша телесность дают индивидуальную, неповторимую опору этим переживаниям.
В религиозных текстах мы встречаем различные термины, к примеру, – “любовь”. Если человек диссоциирован от собственного сердца, если его телесное и духовное не вместе, не заодно, то для него любовь – понятие теоретическое, абстрактное и холодное; “любовь к человечеству”, например. Или еще мертвее: “любовь как нравственная категория” – брррр!
То есть, слова, окружающие “любовь”, в подобных рассуждениях убивают самую ее суть. Ну, хорошо, ты любишь человечество, а кого конкретно ты готов обнять с нежностью? Мир состоит из конкретных людей, а не из “человечества”. Любовь, не пропущенная через тепло живого человеческого тела, не может считаться Любовью, лишь термином, вербальным слепком с оригинала.
KV: Александр Лоуэн говорил, что духовность не может быть выше сексуальности, и наоборот.
Игумен Евмений: Видите ли, поначалу, когда человек становится на путь духовного поиска, отрывается от жесткой социальной обусловленности, от жизни по чужим шаблонам и лекалам, определенная диссоциация от всего материального (социального, плотского) необходима. Но на следующем этапе искателя ожидает иная задача: воплощение духовного в телесном.
Фраза, которую вы упомянули, актуальна на втором этапе, но поначалу, когда мы пытаемся вырваться из скорлупы материального, она может оказаться тормозом, помешать оторваться от земли и взлететь. Прочел вот мирской человек Лоуэна и говорит себе: “Ага, буду, значит, я предаваться всяким телесным радостям и почитывать Священное Писание”. Ну и что из этого получится? При таком подходе трансформация не происходит.
Отрыв, аскеза на определенном этапе необходимы. Мы призваны привнести небесное измерение в земную жизнь.
KV: И эти стадии проскочить невозможно?
Игумен Евмений: Нет, конечно! Впрочем, перегибы возможны и в так называемой аскезе.
У некоторых людей процесс подъема в духовное измерение сопровождается настолько сильным самоотвержением, таким репрессированием всех внутренних психологических процессов, указывающих на “чересчур человеческое”, что это, со временем, может привести к колоссальному взрыву. Все подавленное внезапно выстреливает! Тело отказывается служить.
На моих семинарах я рассказываю о том, что у человека есть когнитивный ум, есть и энтерический разум, мудрость тела, который отвечает за биологические процессы в организме. Тело мудрое, и оно “знает”, у него есть свои потребности: физиологические, эмоциональные, тактильные.
Один нейрофизиолог сказал, что человеческий путь – это путь от улыбки младенца до улыбки человека на смертном одре. Человек, гармонично проживший свою жизнь, уходит с улыбкой, оставляя окружающих с миром, с радостью, со светом и благодарностью!
KV: Вы говорите о Сердцевине, о комнате Сердца… но эти слова в нашем мире стали настолько слащаво-приторными, что непонятно, где его искать, это наше Сердце?
Игумен Евмений: Таким прямым указателем, компасом, я бы назвал честность с самим собой. Со временем она расширяется до честности с близкими людьми, потом это пространство расширяется до всех, с которыми нам приходится иметь дело.
Честность с собой помогает отличить “твоё” от “не твоего”, кто бы тебе ни пытался навязать что-то как “твоё”, каким бы высоким ни был этот авторитет, сердце чувствует это. Сердце помогает понять: “Способен ли я слышать себя, того, глубокого, сущностного себя?”.
Обрести целостность с самим собой – это очень интимный и для многих длительный труд. Но когда глубокое начнет откликаться, то никакие истины извне или чужие советы, противные Сущностному, не будут уже восприниматься нами некритично.
Таким образом, каждую молитву, каждый священный текст можно проверить на предмет: “Так ли это для меня”? И сомнение, в этом случае, тоже служит нам, это теневая сторона честности.
KV: Однако, в наших головах сегодня такое обилие информации, что разобраться в этом – тот еще вопрос, где тут сутевое? И часто твой внутренний голос – это не голос сущностного, а “голос печени”…
Игумен Евмений: Продолжаю использовать метафору парламента: вот, все фракции перессорились друг с другом. И представьте, выходит на трибуну мудрый и уважаемый всеми старейшина и говорит: братья и сестры, давайте на минуту остановимся, помолчим, и прислушаемся к себе. И вот всё замедлилось, все успокоились, закрыли глаза, наступил момент Тишины и Покоя, а потом он позвонил в колокольчик, и, ничего не сказав, медленно вышел из пространства…
Мне кажется, что существует много авторитетных людей, знающих “как надо”, но людей, способных призвать к тишине, в которой можно услышать друг друга, услышать то, что Больше нас, очень мало. Примирение же может произойти только в одновременной готовности слышать каждого, а значит, в тишине.
Есть такая история. К преподобному Макарию Великому, древнему подвижнику, пришел известный богослов и начал много и бурно говорить на теологические темы, раздражаться на еретиков, гневаться на грешников. Макарий все время молчал. В конце концов, богослов не выдержал, обозвал его тупицей и ушел восвояси. Ученик преподобного Макария спросил: “Отче, а почему же ты ничего не ответил ему?” Старец сказал: “А какой в этом смысл? Если он ничему не научился от моего молчания, чему он научится из моих слов?”.
Способность остановится и быть с другим, быть (прежде всего) в единении со своим сердцам (а не с мыслями внутри моей головы) – это то, что мы утратили. Мы порой задаем вопросы людям, которых считаем мудрыми и знающими, но ответ вместить не можем, не хотим.
KV: Тишина может быть очень страшной, можно вдруг услышать или понять для себя и про себя нечто такое, что понимать не хочется… И, прежде всего, почувствовать, живешь ты или умираешь, и что тебе важнее…
Игумен Евмений: В тишине мы способны услышать о себе то, чего избегали узнать, от чего убегали много лет. Услышать без слов. Живешь или умираешь? – Живешь! Живешь не один, – вместе. Вместе с другим, вместе со своим телом, со своими чувствами.
О молчании. Представьте себе магнитное кольцо, а наше внимание – это тонкая иголочка, и чтобы иголочка не прилепилась ни к одному из краев, ее нужно провести точно-точно по центру. Любое отклонение – и фокус внимания ушел в крайность, залип.
Какое-то время суток необходимо просто побыть в тишине. Просто так. Без цели что-то для себя прояснить или ответить себе на какие-то насущные вопросы. Мы сидим в Тишине и погружаемся в молчание, просто чтобы побыть в собственном центре. И когда приходит это состояние внутреннего покоя и центрированности, вся движуха по поиску срочных ответов и немедленных действий представляется уже тем, чем она является на самом деле – попыткой убежать от себя.
И через какое-то время наступает момент, когда тот Океан блаженства, которым мы по сути своей являемся, мягкой теплой водой заполняет наше сознание и сердце. После чего мы возвращаемся в мир и двигаемся, сохраняя внимания к пространству покоя. Но это уже другое измерение жизни, которое непросто перевести на язык слов…
KV: Вам удается постоянно пребывать в пространстве Покоя?
Игумен Евмений: Постоянно не удается, да я и не пытаюсь что-то делать со своими эмоциональными откликами, с жизнью внутри меня.
Вот мое внимание, например, отвлеклось на какой-то агрессивный пост в фейсбуке. И если я сижу такой весь “в благости”, типа созерцаю волны океана и мне безразлично, то, скорее всего, я уже не человек, поскольку у меня отсутствуют естественные человеческие реакции. Если я осознаю, если я в контакте с возникшим во мне чувством, если не прячусь в концепцию, что “духовный человек не должен обижаться” или “должен всех любить”, я – живой.
Я искренне хочу в этом теле проживать человеческую жизнь, оставаясь открытым Небесам. Я учусь всеприятию всего, включая свойственные людям чувства обидчивости, гневливости, переживание одиночества, своей ненужности, порой бессмысленности всего. И это я тоже пью. И это я тоже принимаю.
Бог может проявить Себя сегодня – как чувство одиночества, завтра – как блаженство и радость от единения со всем, послезавтра – как жажда познания чего-то нового. Игра осознанности и нашей жизненной силы, заключенной в нашем теле, и есть человеческая жизнь. Играй по настоящему, тотально, позволь игре захватить себя, используй все возможности этой замечательной игры.
Как говорил один мой учитель: “Живем вечно, но каждый день”.
Наталья Халимовская (Ревская), ОМ-Агентство, специально для КиевВласти
Подписывайтесь на новости “КиевVласть” в Facebook
