То, что сейчас происходит в стране, не стоит воспринимать как этнический русско-украинский конфликт. Если разобраться, то так не было даже в Крыму. Просто мы переходим от этнического мифа об украинце к ощущению политической нации.
Обратите внимание на то, с кем у нас были этнические конфликты в прошлом. Поляки? Сейчас лучших союзников у нас во всем мире нет. Еврейские погромы? Теперь, когда нам нужно учиться воевать, мы учимся у Израиля. Вечный враг турок и татарин? У нас никогда таких теплых отношений с тюркским миром не было, как сейчас. Даже межгосударственный конфликт России и Украины сейчас не затрагивает сферу подлинной культуры, и это очень хорошо.
Кровь и жертвы не имеют ничего общего с формированием нации — ее нет, пока нет общего культурного единства. Меня радует, что первый, а особенно второй Майданы избавили понятие Украина от гарнирного характера. Украинское долгие годы было неким соусом, который покрывал социальные процессы. А сегодня люди с горящими глазами поют “Душу й тіло ми положим…”. Они связывают с Украиной все лучшее, вкладывают в это понятие надежду. Это и есть формирование политической нации.
Сейчас рождается народ с единым культурным опытом. И неважно, что люди при этом общаются на разных языках. Моноэтнической нации в современном мире быть не может. Сложно найти более патриотичного ирландца, чем Джеймс Джойс, но он писал на английском языке. А Николай Гоголь хотя и наш писатель, но писал на русском, и если переводить его на украинский, теряется весь колорит гоголевской прозы.
Так происходит во многих странах. Например, у ирландцев в меню пабов названия блюд написаны на двух языках. При этом ирландского никто не замечает, все говорят на английском. А если на каких-то переговорах нужно говорить на ирландском, люди легко на него переходят.
Мы не приемлем патриархальный уклад — это исторический факт. Первым настоящим великороссом был князь Андрей Боголюбский, сын Юрия Долгорукого. Если до него все князья хотели править в Киеве, то он бежал отсюда. Киевский народ никого не слушался, в городах были народные вече — аналоги Майдана. Поэтому Боголюбский перебрался в Суздаль, а затем во Владимир — там он мог править, как хотел.
Это показывает разницу стандартов власти в Украине и России. Наш стандарт ближе к польскому. Причем если поляк получил власть от предков, то казак завоевал ее саблей. В этом смысле мы даже более демократическая нация, чем поляки.
Государственность Майдана воспроизводит культурный опыт Запорожской Сечи. Никто нас не учил, но где‑то в национальном подсознании сидело понимание, что можно прийти на площадь и изменить страну. Если люди по копеечке все вместе собирают деньги на армию, можно не беспокоиться — государственные инстинкты у нас есть.
Сейчас мы в очень интересной ситуации: у нас уже есть политическая нация с хорошей культурной основой, но устойчивое государство только создается. Когда-то итальянский политический деятель Камилло Бенсоди Кавур говорил: “Мы создали Италию, теперь нам нужно создать итальянцев”. На самом деле так не бывает. Украина сегодня демонстрирует гораздо более здоровый процесс обретения государственности.
Люди в восточных областях тоже хотят свободы, но очень простой, начальной. Если Майдан хотел “свободы для”, то Донецк — “свободы от”. Эта в итоге и раскалывает Украину, потому что “свобода от” разрывает социальные связи, но не предлагает ничего взамен.
К сожалению, в этой тяжелой картине присутствует еще и российская агрессия. И мне кажется, что, пока Путин жив, Крым будет принадлежать России. И это плохо, потому что делает Крым глубокой провинцией большой России. Между Крымом и Москвой нет живой связи, как между Москвой и Самарой. Оккупация — это просто хамство.
Проблема России в диспропорции, в которой находится человек и государство — тот самый маленький чеховский человек и величие имперской власти. Поэтому ничтожность русского обывателя компенсируется представлением о какой‑то исключительности и исторической миссии народа. Иллюзия в самом определении “великого русского народа”. Народы не бывают великими, ими бывают государства или отдельные люди, но не народ.
Если люди по копеечке все вместе собирают деньги на армию, можно не беспокоиться — государственные инстинкты у нас есть
Острота проблемы для России сейчас заключается в том, что вся концепция миссии полетела к чертовой матери. И миссия инициатора Евразийского союза, и миссия хранителя духовных основ православия — не осталось ничего. Ну какую миссию может выполнять сегодняшняя путинская страна? Я убежден, что в России зарождается русский фашизм, и это по-настоящему страшно.
Но действовать путем изоляции тоже невозможно. Для меня идея стены между Россией и Украиной абсурдна. Отношения нельзя терять, особенно с теми россиянами, которые способны нас слышать. Поверьте, это очень много.
Источник: “Новое время“
