В декабре минувшего года Колумбийский университет (Columbia University New York, USA), выложил в открытый доступ аудиозаписи воспоминаний русских эмигрантов о Гражданской войне и революции 1917 года, которые были сделаны в 1960-е годы. Один из спикеров – киевлянин Александр Осипович Маршак. Дальний родственник писателя Маршака, сын миллионера, доброволец царской армии, фотограф-авиатор, человек, чья биография является сюжетом увлекательного романа.
Вниманию читателя я предлагаю воспоминания о 1918 годе (Маршаки покинули Киев в 1919-м), когда киевлянам “посчастливилось” пожить при четырех властях. В феврале Киев захватили большевики под командованием Михаила Муравьева, в ноябре в город вошла армия Симона Петлюры. Однако наша история не о том, как хорошие хлопцы воевали против плохих хлопцев, как это часто бывает в историографии. Наша история о беспомощности безоружного человека в городе, захваченном людьми с оружием и о том, как выживали эти безоружные люди и даже спасали свое состояние. Примечательно, что состоянием Маршаков интересовались и большевики, и петлюровцы, однако со всеми можно было “договориться”.
Семейство Маршаков. Это единственное фото, которое удалось разыскать в сети и определить, кто здесь Александр Осипович Маршак невозможно
По воспоминаниям Александра Маршака, в феврале 1918 года большевистская армия Муравьева начала наступление на Киев. Дорогу им преградил Днепр и защитники города. Далее были “15 дней беспрерывной стрельбы”, безжалостный обстрел Киева артиллерийскими батареями с левого берега Днепра, перестрелки на улицах между войсками УНР и повстанцами-большевиками. После того, как в Киев вошли красные произошла история, рассказанная Александром Маршаком, ниже мы приводим ее с незначительными стилистическими правками.
Киевский дом Грушевских, сгоревший после большевистского артобстрела 1918 года, фото Ф.Эрнста
“Когда большевики уже вошли в город тут начались следующие переживания. Жена уже родила, она родила накануне их победы. Отец уже был болен, мать умерла в предыдущем году. У отца был рак, он этого может быть и не знал, потом он уже узнал. Но во всяком случае он уже почти не двигался, был уже очень слаб. Я жил, так как был женат, уже не в том доме где отец.
Ко мне приходят, рассказывают, что в 10 часов вечера к отцу пришел офицер-большевик с 12 матросами требовать ключи от магазина, от фабрик и от всех касс. И старший приказчик, который жил в том же доме, где и отец, и старший мой брат, который тоже жил в том же доме, пошли с ним. Он велел открыть мастерскую, открыть магазин. Это было большое помещение, целый дом. Открывали кассу потом запирали, когда он (неразборчиво) … и забирал себе ключ. И так каждую кассу открывали, запирали и он забирал себе ключи. А потом, когда выходили, он велел запереть помещение и забрал ключи. Таким образом все ключи оказались у него. Он сказал, чтобы пришли к нему в штаб на следующее утро в 10 часов утра. Это был поручик Ремнев.
На следующий день к нему пришел старший брат, он довольно слабого характера был, со старшим нашим приказчиком. Надо сказать, что штаб этот это была какая-то толпа людей, которые там болтались, никакого штаба не было. Все солдаты ходили с пулеметными лентами, курили, дрались, приносили туда награбленные вещи, которые они тут же между собой делили. Тут же рассказывали: “Того уже ликвидировали, а того? А я там делал обыск, а я там”.
Это была какая-то банда в буквальном смысле слова бандитов, которые хвастались своими подвигами над буржуями и населением. В тот день, когда большевики вошли они расстреляли три тысячи людей, мужчин. Они, во-первых, расстреляли всех, кого они предполагали белыми офицерами, значит тех, кто защищал город. Но под видом белых офицеров они хватали почти всех мужчин, считая, что это переодетые офицеры. И это цифра зарегистрированная. В тот день, когда они вошли, в течение дня было расстреляно 3 тыс. человек. Когда вы выходили на улицу вы все время видели трупы, каждые 10-15 шагов вы видели трупы.
И вот в то же утро мне говорят, что случилось, что забрали ключи. Отец – больной человек. И вообще отдать им все состояние! Это было очень большое дело, это дело считалось вторым ювелирным делом во всей России. Первым Фаберже считался, вторым – Маршак.
И вот брат туда пошел. А я, каждое утро, не смотря на все эти события, ходил к больному отцу. Иногда это было связано с довольно большим риском, потому что, как я говорил, на улице продолжались всякие расстрелы, своевольные обыски и т.д. Я прихожу к отцу, и он мне говорит, что вот старший брат там был и они требуют полмиллиона рублей. Тогда это были огромнейшие деньги. Так я говорю надо же выяснить кому и что…
На следующее утро мне отец говорит, что они не уступают. Я говорю:
-Во-первых, у нас этих денег. Ты знаешь, у нас таких наличных дома никогда не было, а, во-вторых, а если и были бы, надо выяснить кому и что, надо тянуть пока.
И я уговорил отца, что я пойду…
Михаил Муравьев
В это время генерал Муравьев, тогда они начали выпускать свою газету, выступил в газете, что будет обложение города и назначен будет комитет представителей разных коммерческих деятелей, банковских деятелей, которые разложат сумму 15 млн руб. на каждую корпорацию, которая уже единолично на всех разложит. И он дает на это 10 дней сроку.
Значит там нужно будет платить. Вечером я являюсь к Ремневу с тем же старшим приказчиком. Ремнев меня никогда не видел. Я прихожу, говорю, что я сын, что брат нездоров, заболел и я вместо него пришел.
– И что ж, когда вы принесете деньги?
-У нас нету денег. В банках же деньги все. Вы хотите такую сумму, где нам взять?
-Ну вы там сложитесь, где-нибудь, соберите, – говорит, – а если немножко не хватит, так ничего.
Но раз он так говорит “не хватит”, то я его понял.
-Сколько я могу собрать я вам принесу. Но вы мне, конечно, дадите расписку, что вы уже получили, чтобы нам не нужно было вносить по приказу “генерала” Муравьева.
-Нет, – говорит, – это не нужно. Это совершенно другое.
-Как угодно. Я посмотрю, что я смогу собрать.
Я прихожу на другой день, говорю, что ничего не мог собрать.
– Вы знаете прямо, таки какие-то гроши, дома ничего нет.
– Слушайте, вы со мной так не разговаривайте, это может плохо кончиться. Вы видите мы здесь ведем какие порядки.
-Да, я знаю, но что из этого будет? Вы меня уничтожите, ликвидируете, но денег вам от этого не прибавится. Я же стараюсь для вас, я понимаю, вам для армии нужны деньги. Поэтому я стараюсь собрать, но я не могу сделать этого, у меня их нет.
– Ну, так придите вечером, скажите сколько можете.
А надо сказать, что тогда после сумерек выйти из дому было ужасно опасно. Я ему говорю:
– Как же я ночью пойду?
– А где вы живете? Я за вами пришлю матросов.
В восемь вечера приходят за мной два матроса, очень вежливо ведут меня туда. А там опять такой гармидер, такая толкотня, что невозможно даже пробиться, но эти два матроса растолкали и прямо меня к нему ведут. У него в кабинете тоже самое делается, что и в других местах. А тут пьют, а там стоят, а кто-то сидит на полу. А он значит у стола стоит, и говорит:
-Ну, что, собрали?
– Собрал. Но знаете, такие гроши, что мне даже неловко вам сказать.
– Сколько же вы собрали?
– 20 тысяч.
Он стукнул по столу.
– Вы что смеетесь надо мной?
– Да, нет, ради Бога. Вы подумайте, где мне их взять? Если вы возьмете чек, я вам могу дать, но вы же не хотите, вы хотите наличные, когда их нет. Ни у кого нет, все люди держат в банке, боятся, сейчас же всюду грабежи.
Я восемь дней к нему ходил утром и вечером. И сторговался за 25 тысяч. И когда мы с ним, наконец, окончательно договорились я ему говорю:
-Вы знаете, вы же там на фронте, приятно, когда вы отдыхаете выпить из хорошего подстаканника. Вот мы придем в магазин, вы себе выберете колечко какое-нибудь для жены (это ему больше всего понравилось). Я вам там и деньги дам.
И вот мы назначили свидание.
– Конечно до этого свидания, а вы мне пока дайте ключи, чтобы вас там встретить как следует.
Он мне дал ключи, уже поверил. И до того, как он пришел все ценные вещи мы забрали в сторону, чтобы он их не видел.
И когда он пришел, крестик себе, крестик жене (несмотря на то, что коммунист) на цепочке, подстаканник.
– Вот вы знаете, хочется иногда покурить, может быть портсигарчик какой-нибудь хороший.
Одним словом, что он не просил все это ему дали. Набрал он товару мелкого и получил 25 тысяч. На этом он успокоился, через неделю его расстреляли. Муравьев его расстрелял, потому что потом выяснилось, что он это не с нами одними проделал, но другие дали почти все, что он просил. А мне отец каждый день говорил, когда я довел до того, что он уже соглашался на сто тысяч: “Перестань, слышишь! Ты себе доиграешься, да плюнь ты, на черта нам это больше-меньше, тебе не нужно”.
А мне нужен был спорт, понимаете такой. Я видел, что он сдается”.
Подчеркнем, что Александр Маршак был человеком смелым и даже авантюрным. С диагнозом грыжа он ушел добровольцем на I Мировую, будучи евреем просочился в авиацию и сделал более 20 боевых вылетов, однако из-за национальности не стал георгиевским кавалером, хотя тогда крест давали за три боевых вылета. Вряд ли многие из богатых киевлян того времени позволяли себе такое отчаянное поведение в общении с захватившими город большевиками.
А о том, как Маршак выкручивался, когда на его фабрику пришли представители уже Петлюры вы узнаете в следующей публикации. Петлюровцев, однако, не интересовали царские ассигнации, им нужно было золото. Так что продолжение следует.
Читайте: Булгаков, пленки Columbia University и секреты “телеграммы Бубликова”
Фото: Wikipedia, livejournal, Мигдаль
Константин Гродзинский, журналист КиевVласти
